Мода и Рок-музыка

— Вeрa Гoрислaвoвнa, вы oчeнь мнoгo сдeлaли для пaмяти вaшeгo мужa, и нe случaйнo. Вaм нaвeрнякa кaзaлoсь, чтo этo вaжнo и нужнo нe тoлькo близким…

— Мнe, нaвeрнoe, былo бы прoщe пoслe уxoдa Микaэлa Лeoнoвичa зaмкнуться, уйти в мoнaстырь, сбeжaть из этoй жизни… Мнe нe xoтeлoсь жить. Нo я нe мoглa сeбe этoгo пoзвoлить. Пoтoму чтo я знaлa, с чeм, с кaким нaслeдиeм, с каким миром (а музыка Микаэла Леоновича — это огромный мир) я осталась. И я начала действовать. Если процитировать классика — пепел Клааса стучал в мое сердце и стучит.

— Микаэл Леонович оставил удивительно разноплановое музыкальное наследие: помимо мелодий к фильмам он писал сочинения для органа, вокальные циклы, балеты, оперы. В чем его феномен?

— В его феноменальности. (Улыбается.) Ведь мы не удивляемся, что Моцарт или Бетховен писали симфонии, оперы, оратории, инструментальную музыку… А вот композитор, который пишет музыку к фильмам, а помимо этого еще и оперы, и балеты, и органные произведения, ну и так далее, вызывает этот вопрос. Просто Микаэл Леонович — композитор. И кинематограф — это всегда лишь верхушка айсберга, которая видна. Кстати, очень люблю его высказывание, оно для меня афористично: «Если бы Моцарт жил в ХХ веке, он непременно писал бы музыку к кино». И это правда. Моцарт был живым участником музыкального процесса. И опера, которой он посвятил немало усилий, к примеру, была в XVIII веке чем-то вроде кинематографа в двадцатом.

Фото: TVKULTURA.RU Вадим Шульц

— Я думаю, его музыкальные произведения можно смело называть классикой.

— Да, все, что он сделал, — это классика: и по принадлежности жанровой, и по перспективе своей жизни в музыке. Имею в виду жизнь произведений. Микаэл Леонович и по образованию, и по структуре музыкального языка, и по приемам, к которым он прибегал, в том числе в кинематографе, — классик. Вот знаете, сколько музыки в фильме «Семнадцать мгновений весны»? Около четырех часов. Все думают, что это только две песни. А на самом деле — четыре часа! Это несколько тем, которые развиваются по симфоническому принципу. Они делают не только музыкальную драматургию — они держат драматургию фильма и делают его смысл гораздо шире того, что происходит в кадре. Это принципы симфонического развития, примененные в кинематографе. И это один из секретов успеха и такой продолжительной жизни и популярности этого фильма.

— Именно поэтому, как вы считаете, музыка Микаэла Леоновича находит отклик в сердцах людей до сих пор?

— Я бы здесь привела в двух словах высказывание Микаэла Леоновича о феномене Чайковского. Он говорил, что у него при слове «Чайковский» возникает слово «общение». Как композитор общается с теми, кто находится по другую сторону его таланта? Если слушатель говорит: «Да, я узнаю это, это было со мной тоже, я чувствую эту боль, это отчаяние; да, я помню этот марш, который я не умею выразить, но я его чувствую», — он говорит композитору: «Да, я понимаю вас». То же самое можно сказать о Таривердиеве, о его музыке. Она поразительно общительна. Она — о том, что каждый человек переживает, переживал или что будет переживать. Она проста, доступна на первый взгляд. Хотя, изучая ее подробно, я могу сказать, что она очень тонко устроена.

— «У каждого из нас есть свой Эльдар Рязанов» — это ваши слова. Ваш муж долгое время работал с Рязановым, и это был потрясающий тандем.

— Когда мы с мужем еще не могли встречать Новый год вместе, мы устраивали свой Новый год: переставляли часы, включали «Иронию судьбы»… И ровно через 13 лет после премьеры «Иронии судьбы» для меня началась новая жизнь — моя главная жизнь, когда 1 января Микаэл Леонович сказал: «Хватит! Ты переезжаешь».

Микаэл Леонович много рассказывал об Эльдаре Александровиче, их совместной работе, борьбе за Пастернака и Цветаеву, о съемках и записи музыки к фильму «Ирония судьбы»; о том, как Рязанов отказался быть выдвинутым на Госпремию, если не выдвинут Таривердиева; как он просил Микаэла Леоновича привезти ему в Институт диетологии, где он лежал, батон колбасы… Мы встречались на разных киношных событиях, и я скромно стояла в стороне, когда они о чем-то беседовали. А однажды, уже после ухода Микаэла Леоновича, Рязанов позвонил мне и сказал, что прочел книгу «Я просто живу», что он под впечатлением от главы «Я — Вера», которая завершает книгу, и хочет со мной встретиться. Так я стала для него не просто женой его друга. Он приехал к нам домой и предложил помочь ему отобрать музыку Микаэла Леоновича для его нового фильма «Тихие омуты». Это было замечательное время: поразительные впечатления от общения и момент начала нашей близкой дружбы с Эльдаром Александровичем и Эммой Валерьяновной. В Рязанове меня всегда поражало удивительное сочетание мудреца и ребенка.

— «Я и есть моя музыка», — говорил Микаэл Леонович. А вы, по признанию в одном из интервью, в его органной и посторганной музыке уловили «хронику расставания души с телом». Это предчувствие конца также связано с особой чуткостью, восприимчивостью жизни глубоких людей?..

— Если сказать прямо, то это признак гениальности. Это чувствование гениев: способность ощущать прошлое и будущее одним пространством, видеть невидимое, ощущать то, чего не ощущают другие. Вы упоминали о цикле «Я ловил ощущения» — вот об этом и речь: способность улавливать. «Хроника расставания души с телом» — это концерт для альта и струнных в романтическом силе. Поразительная история создания! Микаэла Леоновича позвал на передачу «Вокзал мечты» Юрий Башмет. Говорили о романтизме. Юрий Абрамович спросил: почему Микаэл Леонович не напишет для него концерт? Это было в пятницу. В субботу и воскресенье Микаэл Леонович работал над записью музыки к фильму в своей студии. Сделали перерыв. К нам заехали наш близкий друг с подругой, я накормила их обедом. И когда принесла кофе, вдруг Микаэл Леонович встал и ушел в студию. За ним — его звукорежиссер. Через полчаса они вернулись, и Микаэл Леонович предложил послушать концерт для альта.

«Когда написал, Микочка?» — спросил его наш друг Рудик. «Да только что», — ответил Микаэл Леонович. Партитуру он писал летом, когда мы оказались в Ялте, в Доме творчества «Актер». Один из самых счастливых моментов нашей жизни: там было весело, много чудесных и близких людей было рядом. Концерт никогда не исполнялся при жизни. Но когда я стала изучать партитуру, была потрясена. Вот этой самой хроникой. А потом его исполнили — и после исполняли. И каждый раз я поражалась…

— В этом году, в сентябре, состоится финал 10-го Международного конкурса органистов имени Микаэла Таривердиева — это во многом ваша заслуга. Какие ощущения вы испытываете, когда осознаете причастность этого события к тому, что было создано Микаэлом Леоновичем?

— Полуфинал и финал конкурса. Этот конкурс — проект моей жизни. Мне нужно было сделать что-то такое, что смогло бы сдвинуть представление о Таривердиеве только как о кинокомпозиторе. В рамках конкурса Таривердиев встал в свой правильный контекст: с Бахом, Регером, Букстехуде и многими другими композиторами — его предшественниками, его учителями, его стихией. Знаете, однажды великий Жан Гийю, который не раз бывал и выступал у нас на конкурсе — не как конкурсант, конечно, потому что возраст участников не должен превышать 35 лет, — по традиции попросил передать ему записки с темой. Из многих поданных ему записок он выбрал одну для импровизации. Записок было не менее 50 — он выбрал мою, хотя не знал, что это моя. Выбрал тему дорог из «Семнадцати мгновений весны». И я скажу почему. Не только потому, что это красивая мелодия, но и потому, что эту тему очень удобно полифонически развивать. Он не знал ее, а вот Большой зал консерватории узнал ее с первых нот и зааплодировал.

— Замечаете ли вы это чувство причастности у конкурсантов?

— Не то слово! Знаете, когда в 1999 году, на первом конкурсе, я услышала бассо остинато из Второго концерта для органа Таривердиева в исполнении голландского органиста Жана-Пьера Стайверса, меня поразило, как он в одном месте ввернул мордент (это такое украшение), который не был прописан в нотах. Ну прямо так, как это сделал бы сам Таривердиев!

Конкурс стал для меня еще и поиском близких людей. Людей, с которыми мы продолжаем общаться, делать проекты, записывать музыку, исполнять ее. И еще — дружить и любить друг друга. У меня даже есть премия на конкурсе: «Вера, Надежда, Любовь».

— Готовится что-то грандиозное на закрытии органного конкурса? Юбилей все-таки.

— Закрытие конкурса — это всегда концерт новых лауреатов, вручение премий и наград. А помимо основных премий конкурса есть много специальных: сольные концерты в российских городах, за рубежом… А вот фестиваль «Орган+» мы будем завершать концертом в депо №1, посвященным юбилею Эльдара Рязанова. У нас же есть свой музыкальный трамвай в Калининграде! Вот на нем поедем в депо — это наше эксклюзивное место для выступлений, старое прусское помещение начала прошлого века, с хорошей акустикой. Очень атмосферное. А на следующий день отметим День кафедрального собора в самом соборе на острове Канта, где проходят финал конкурса, концерт новых лауреатов и открытие конкурса, в котором примут участие лауреаты разных лет.

— Делая что-то в память о Микаэле Леоновиче, вы задаете себе вопросы: «Что бы он сказал об этом, как бы отреагировал?»

— Я не просто задаю — это то, что постоянно есть во мне: что он думает, как он реагирует… Вот одна очень важная для него и для меня вещь: делая конкурс его имени, я подчиняю главный смысл не ему, а музыке, смыслу музыки — этому он служил, и этому я стараюсь служить. Я погружаю его в контекст большой музыки, где в каждой ноте — Бах, а в каждом из нас — Бог. Это его контекст, и только вместе со всей музыкой он и может быть.