12 октября, 2017 
AdminGWP Зeльфирa Трeгулoвa. Фoтo Eвгeния Aлeксeeвa/Трeтьякoвскaя гaлeрeя.
— Зeльфирa Исмaилoвнa, в связи с дaтoй вспoминaются письмa Трeтьякoвa критику Стaсoву, гдe Пaвeл Миxaйлoвич выскaзывaл бeспoкoйствo o дaльнeйшeм формировании коллекции галереи. Как этот процесс трансформировался с тех пор?
— Эти 125 лет накладываются на 160 лет с момента основания галереи, которые мы отмечали в прошлом году. В последнее время заметно усилился общий интерес к самой фигуре Третьякова. В советские годы о нем предпочитали много не говорить. Никто не отдавал себе отчет, что он собирал самое актуальное и современное искусство на тот момент. Иногда покупал вещи в мастерских еще до того, как они появлялись на выставках. Старался, чтобы самые значительные произведения, создававшиеся на его глазах, попали именно к нему в собрание. Часто покупал то, что ему не особенно нравилось, если понимал, что это имеет значение для истории отечественного искусства. Речь идет и о картинах Верещагина, чью большую ретроспективу мы покажем в следующем году; о работах Ге, которые были запрещены цензурой и которые он не мог выставить при жизни.
«Две» Кузьмы Петрова-Водкина. Фото Msk Agency.
— Из-за чего изменилось отношение к Третьякову?
— Появились серьезные труды, анализирующие его дело. Мы начинаем понимать, что Третьяков — крайне современная фигура, а его деятельность стоит воспринимать как руководство к действию. Об этом повествует вышедшая в прошлом году поучительная книга Татьяны Юденковой «Братья Павел Михайлович и Сергей Михайлович Третьяковы: мировоззренческие аспекты коллекционирования во второй половине XIX века». Были периоды, когда галерея активно пополнялась работами совсем молодых художников. Например, Третьяков купил «Девушку, освещенную солнцем» Серова, получив в ответ совершенно невероятное по формулировкам письмо Мясоедова: «С каких это пор, Павел Михайлович, Вы стали прививать своей галерее сифилис?». В 1910 году галерея купила с выставки Союза русских художников первые публично представленные работы Серебряковой. Она была тогда совсем молодой художницей.
«Беление холста» Зинаиды Серебряковой. Фото Msk Agency.
— Что случилось с собранием после октябрьских событий?
— Его национализировали, хотя до этого оно уже было общедоступным городским музеем. В него влились произведения частных собраний, а изрядное количество купленных Павлом Михайловичем вещей отправили в региональные музеи, где формировались серьезные коллекции. В советские годы системно покупалось искусство как официальное, так и достаточно далекое от канона. Например, работы Александра Лабаса, которые сейчас показывают на его выставке в Институте русского реалистического искусства. Начиная с 1990-х годов системное формирование коллекции произведениями пусть официальных, но тем не менее современных художников заканчивается. То, что создается в эти годы, оказывается в первую очередь в частных собраниях, а не в собрании галереи. Хотя благодаря коллекционеру Георгию Костаки она в свое время, например, пополнилась невероятной коллекцией авангарда. В 2014-м была получена в дар и частично приобретена коллекция Леонида Талочкина, которая сделала наше собрание искусства нонконформизма среди музейных самым серьезным в стране.
— А что с произведениями молодых современных художников?
— Если вы о тех, которые в 1990-е и 2000-е выставлялись на Венецианской биеннале и получали престижные премии, то у нас их нет. Мы стараемся работать с коллекционерами и меценатами, чтобы нам дарили произведения, которые хотя бы в небольшой степени закроют эти лакуны. Еще у нас недостает произведений художников, работавших в 1960–1980-е. Хотя недавно нам подарили уникальную работу Жилинского «Человек с убитой собакой», которую он не хотел продавать. Она хранилась в семье и считается одной из самых главных работ художника.
— Как именно вы продолжаете дело Третьякова?
— Пытаемся идти по его стопам и пополнять коллекцию работами современных художников. С радостью приобретали бы произведения мастеров русского авангарда, которых нам не хватает, или художников, плохо представленных в классическом собрании галереи. К сожалению, цены на них сегодня таковы, что трудно найти мецената, готового приобрести для нас работы Кустодиева, Репина, Саврасова, Серова. Их произведения нам недавно предложили для пополнения коллекции. Изрядно поторговавшись, мы будем искать деньги на приобретение этих работ. Сам Третьяков торговался до последнего.
«Портрет А. М. Горького» Валентина Ходасевича и «Архиепископ Антоний» Михаила Нестерова. Фото Msk Agency.
— Торгуетесь лично вы?
— Тот, кто ведет переговоры, в том числе и я.
— Несколько продавцов живописи на Крымской набережной утверждают, что вы покупали у них картины. На подарок и в свою коллекцию. Это правда?
— Боже… В жизни там ничего не покупала. Что касается приобретения мной работ современных художников, то один раз смертельно торговалась с владелицей галереи XL Еленой Селиной за потрясающую работу Константина Звездочетова. В результате она согласилась на мою сумму. Как-то на блошином рынке, который развернули художники на «АРТСтрелке», за какие-то смешные деньги я купила замечательную работу Сергея Шеховцова. Остальные несколько вещей художников этого поколения мне дарили, когда они были еще довольно молодыми. Перед юбилеями и днями рождения встает мучительный вопрос о подарке; понимаешь, что лучше всего преподнести маленькое, но достойное художественное произведение.
— К юбилею галереи вы преподнесли нам очередной выставочный блокбастер — «Некто 1917». Проект непростой, многослойный. С чего рекомендуете зрителям начать в него погружаться?
— С видеоролика, оживившего одну из визитных карточек выставки — «Старуху-молочницу» Григорьева. Она с суровым, если даже не злобным лицом доит удивительную корову с синим глазом. Это про Россию, живущую спокойной, умеренной жизнью, в которую вторгается всадник революции. Ролик не ставит никаких точек над i, а заставляет задуматься. Люди, пришедшие на выставку, должны заставить себя отрешиться от всех ранее существовавших представлений об искусстве 1917 года.
— С какими сложностями вы столкнулись в момент подготовки проекта?
— До конца 1970-х и начала 1980-х живопись бесконечно изображала вождя революции и иллюстрировала иногда вполне мифологические моменты существовавшей тогда версии событий этого переломного года. В процессе работы над выставкой мы осознали, насколько мало было художников, фиксировавших то, что происходило на их глазах. В 1990-е после череды выставок с названиями «Искусство революции», «Авангард и революция», когда привязка к революции обеспечивала возможность показать авангард, создалось представление, что искусство революционного года представляет собой только авангард. А художественная революция произошла года за два до политической — в декабре 1915-го, когда открылась «последняя футуристическая выставка «0,10». Художники авангарда, составлявшие относительно небольшую группу, с невероятным энтузиазмом восприняли политическую революцию. Их воодушевило, что она могла помочь им реализовать все идеи, разрабатываемые с 1914-го. Авангард вышел на улицы городов, площади и стены домов, вошел в повседневную жизнь. Это продолжалось недолго. Когда мастера старой формации осознали, что нет иного пути, кроме как сотрудничество с новой властью, наступил конец всевластия в художественной сфере авангарда. Но мы пошли по другому пути…
«Живописная архитектоника» Любови Поповой. Фото Msk Agency.
— И чем он примечателен?
— Мы взглянули на этот период, отбросив все предвзятые точки зрения. Постарались быть максимально объективными. Нам показалось интересным представить художественный срез 1917 года с прекратившим тогда свое существование коммерческим художественным рынком и еще не начавшимся госзаказом. В то время художники делали то, что они хотели или что могли делать, испытывая недостаток в красках и большеформатных холстах. Мы перелопатили почти все музеи, свои собрания и частные, выявив все, что было создано в 1917-м. Что-то в этой картине удивило даже нас самих. Полное отсутствие полотен и живописных работ, отражающих ту реальность, которая происходила за окнами мастерских. Мы нашли, пожалуй, только несколько работ 1917-го, которые напрямую выписывают революционные события. Одна из них — картина «27 февраля 1917 года», где Борис Кустодиев изображает из окон своей питерской мастерской городской пейзаж с грузовиком, на котором красные знамена.
— Это и есть символ «Некто 1917»?
— У каждого зрителя он свой. Название выставки взято из альманаха 1912 года «Пощечина общественному вкусу», который завершается фразой Хлебникова: «Некто 1917», неведомый, неизвестный, непонятный, но неотвратимо грядущий». Даже для тех, кто прожил этот год, он остался до конца не узнанным. Художники авангарда творили абстрагированную космическую утопию. А кто-то запирался в своей мастерской и писал прекрасные интерьеры дворянских усадеб, которые скоро запылали на волне крестьянских восстаний. Думал о России и русском народе каждый мастер. И широко известные, Нестеров например, и менее — как Иван Владимиров. Многоголосие этой выставки превращает ее в уникальный проект, где собраны произведения, которые в ближайшие десятилетия никто не увидит рядом. Они не только из частных международных собраний, но и из лондонской Тейт и парижского центра Помпиду. На выставке демонстрируется множество открытий и возможностей задуматься над важнейшими вопросами — например, как искусство соотносится с реальностью.
— Это происходит и на другом проекте в Новой Третьяковке — Московской международной биеннале современного искусства. Как на эту нестандартную для галереи историю отреагировал коллектив?
— Об этом лучше спросить моих коллег. Многие из них не спали сутками, чтобы все организовать. Это была чудовищная нагрузка, но мы знали, зачем идем на нее. Во-первых, галерея на Крымском Валу долгие годы была «спящим царством». Чтобы перезапустить эту площадку, надо изменить и выставочную политику, и методы общения со зрителем, и характер преподнесения работ. Их надо было оживить, откомментировав современными голосами. Это мы сделали, но главное впереди — реконструкция и реставрация самого здания, в котором до сих пор не проводился капитальный ремонт.
Во-вторых, мы понимали, что если не примем биеннале, то она рискует не осуществиться в этом году, а возможно, и завершиться совсем. Рады, что получился изысканный проект, заставляющий о многом задуматься. Причем самую разную аудиторию. В воскресенье я назначила встречу на Крымском Валу, после которой села выпить кофе в нашем кафе и увидела, сколько молодых родителей с детьми шли на выставку. Слышала, что многие из них у нас впервые, и даже если после биеннале у них не останется сил на основную экспозицию — останется желание вернуться на нее.
Зельфира Трегулова на выставке «Некто 1917». Фото Msk Agency.
— У вас увлеченные искусством внуки. Посоветуйте, как воспитывать в детях интерес к искусству?
— Детей надо приводить в музеи с раннего возраста. Я хорошо помню, как меня впервые привели в Эрмитаж. Мне было семь, и это посещение определило мою жизнь. Мои внуки ходят в музеи с самого раннего детства по той простой причине, что их родители хотят посещать выставки вместе, чтобы обмениваться впечатлениями, а детей оставить не с кем — нет няни. При этом они хорошо понимают, а дочь у меня искусствовед, что полученные от искусства впечатления отражаются в детском сознании. Дети вообще очень рано себя помнят. С трех лет — точно. Те впечатления, которые у них возникнут, отличные от их повседневной жизни, проявятся в дальнейшем.
Еще важно заниматься с детьми рисованием, лепкой, строительством из кубиков… Запомните: живопись, скульптура и архитектура. Мой внук очень живой мальчик, всегда готов подраться, чтобы отстоять свою позицию среди одноклассников. Несмотря на это, он часами строит невероятной красоты огромные города из кубиков. Это развивает возможность абстрагированно мыслить. Что бы он ни посмотрел, интересно откликается на новые впечатления. Приходит из школы и рисует, запечатлевает то, что услышал и почувствовал. То же самое делает младшая девочка, которой всего 2,5 года. Понятно, что первые детские художественные опыты — это абстракция.
Самое главное, чтобы этот необычный взгляд на мир не был убит жесткими уроками: «Нарисуй собачку, лошадку, домик». Дети рождаются с креативностью. Задача родителей и тех, кто с ними работает в школе или детских студиях, — развить эту креативность. Такой ребенок будет гораздо более сложным, развитым и интеллектуальным, чем его равнодушные к рисованию, лепке и постройке из кубиков сверстники. И не важно, что он не станет профессиональным архитектором, художником или скульптором.
— В Инженерном корпусе показывают выставку удивительного скульптора Николая Андреева. На ней проявляется интерес галереи к эксперименту с выставочной архитектурой. Для вас это принципиальная позиция?
— Мы стараемся удивить зрителя, вывести его на диалог и взаимодействие с пространством. На этой выставке показано то, что принято называть классическими пластическими ценностями, которые — в частности за счет расположения на необычных подиумах — не кажутся стандартными произведениями и вызывают у зрителя желание прикоснуться. Здесь понимаешь, что у скульптуры есть различные техники, формы, грани… Рекомендую посмотреть и получить несравненное эстетическое удовольствие.
— Что происходит неподалеку от Инженерного корпуса с новым зданием?
— Там сейчас стройка. Мы серьезно размышляли над преобразованием этого квартала в живое и активное место. Это возможно сделать по завершении строительства, потому что когда у тебя идет стройка, о релаксирующей комфортной жизни говорить сложно. Летом мы открыли двор, где находится храм Св. Николая в Толмачах. Пока было тепло, пространство оживало, особенно благодаря мамам с колясками. Видите, детей с раннего возраста приобщают к искусству, пусть и из коляски. А позже мы получим образованное поколение, которое привыкнет ходить в музей и будет приводить сюда уже своих детей…
Смотрите видео по теме:
«К главной выставке нового сезона «Некто 1917» подготовлен видеоролик»
01:04
Опубликовано в рубрике